В Театре имени Евгения Вахтангова поставили «Фрекен Жюли» Августа Стриндберга. Этот спектакль уже шел на сцене-студии, а ныне перенесен на Симоновскую сцену, в новой сценической редакции Гюльназ Баллейсовой, ученицы Римаса Туминаса. Сравнительно недавно эту пьесу ставил Театр наций, реакция публики была неоднозначной. Да и трудно понять, что привлекает в ней современных режиссеров. Пьеса написана в 1888 году, издателем к публикации не принята, более того, и цензурой запрещена.

 

Состоялась всего одна ее постановка, в 1889 году, и то, всего лишь в помещении студенческого союза в Копенгагене, и которая вызвала скандал. Успех, как сообщают театроведы, пришел к «Фрёкен Жюли» лишь в 1906 году. Однако, что называть успехом в эпоху революционных брожжений в России и Европе, в эпоху развенчания устоев и попрания всяческих табу? Шведский писатель и драматург Август Стриндберг поведал историю о неравной любви – госпожи и лакея. Этакий вариант «Любовника леди Чаттерлей». В 19 веке такой сюжет, может быть, и будоражил зрителей, но для наших дней проблематика прямо скажем хилая. Слишком много человечество пережило за 20 век, чтобы получать удовольствие от лицезрения растерзанной, униженной, раздавленной, попранной любви.  Ведь никакой внешний враг на нее не посягает, а люди просто не справляются сами с собой. Да любовь ли это? Нет! Роковая страсть? Да. Мешок кипящих безотчетных эмоций. Раздавленное человеческое достоинство. И вот это хочется ставить? Почему? Кому нравится тиражировать больное сознание? Что происходит?

Те, кто даст себе труд познакомиться с современной шведской литературой, не избегут увязания в излишней физиологичности. Ах, вот где камень преткновения! Не это ли становится привлекательным для театральных подмостков? Прямо на сцене показать все как есть. Вот кухарка (Яна Соболевская) рубит мясо огромным ножом, и вы обязательно подумаете о том, что руки актрисы пахнут кровью. А вот она сыплет муку на стол, а потом, страдая, утирая лицо испачканными руками - и лицо, и платье в муке - как собака, карабкается на стол голыми ногами и пытается изображать стриптиз. Красное платье, белая мука – символично, бедная мучается, ведь ее жених, лакей (Павел Попов), в это самое время тешится с влюбленной в него хозяйкой (Полина Кузьминская). Танец кухарки на столе сопровождается эротичными стонами за сценой, захваченных страстью любовников. Звуки предельно выразительные, на грани фола (звукорежиссеры Екатерина Волкова и Вадим Магаляс). Все это напоминает что-то из шведского кинематографа, был такой фильм, в 1970-х, где героиня все время чесалась, пока не занялась сексом и не родила.

Сценография переполнена символикой. Даже вялость, тягучесть, монотонность, медлительность, повторение одного и того же и прочие настроенческие тона и полутона, так свойственные скандинавской литературе, все это режиссер Гюльназ  Баллейсова точно воплотила на сцене (художник-сценограф Мария Бутусова). Графически выразительно выписаны актерские работы. Акценты расставила художник по костюмам Анастасия Обыночная. Свет на сцене играет, кажется, наравне с артистами (художник по свету Михаил Баранников). Но все эти достоинства отмечает холодный зрительский ум, которому свойственно естественное сопротивление любому несчастью, особенно надуманному.

Франц Кафка, как и Август Стриндберг – классик мировой литературы, в одном из писем к жене признавался, что любит полежать на груди у Стриндберга (фигурально выражаясь), так легко и спокойно ему становится и так видно далеко. Однако, как мы знаем, Кафка больше любил романы Августа, а не его пьесы. И не надо быть Кафкой, чтобы оценить преимущества здорового сознания и истинной любви, способной справиться со всем несчастьями на свете, перед желанием показать несовершенство человеческой натуры. Нам, зрителям, тоже хочется видеть далеко при помощи искусства и покоя бы побольше не помешает.

Марфа Зубкова, фото пресс-службы театра 

Яндекс.Метрика