В «Табакерке» снова премьера. На этот раз театр представляет пьесу современного французского драматурга Ясмины Реза «Разговоры после погребения» в переводе Елены Наумовой. Драматург – женщина, с экзотическим именем явно не французского происхождения. Ясмина родилась в Париже в 1958 году. Её отец – иранский еврей, мать – еврейка из Венгрии. Предки отца когда-то жили в России, но после 1917-го перебрались на Запад. Ясмина пошла поначалу по стопам матери-скрипачки: занималась музыкой, поступила, не без трудностей, в Парижскую консерваторию.
Но делом жизни для неё всё-таки оказалась литература, точнее – театр. Её пьесы «Искусство», «Разговоры после погребения», «Бог резни» переведены на многие языки и широко известны во многих странах. Здесь, в России, мы не раз убеждались – и поражались! – как огромно, всеохватно влияние Чехова на мировую драматургию в целом, как явно определил он тот путь, по которому пойдет театр ХХ и, как знать, может, и XXIвека. Мне возразят: «Да будет вам! А театр абсурда? Ну, причём тут Чехов!» А я отвечу: театр абсурда почти полностью вытекает или, если угодно, выплывает из чеховских пьес, которые автор называет комедиями. Что в них комедийного, если почти все персонажи плачут, расстаются с последними иллюзиями, а кое-кто и с жизнью? Что тут смешного? А то, что с точки зрения здравого смысла всё это – абсурд! Абсурдно всю жизнь любить человека и таить это и от него, и от себя; абсурдно жертвовать настоящим ради призраков былого; абсурдно болтать о пустяках и молчать о главном в канун жизненной катастрофы… А разве не абсурд, что все хотят, как лучше, а выходит… Ну, в общем, как всегда… Или – что никто никого не слышит?..
Почему я говорю о Чехове? Да потому что пьеса Ясмины Реза – очень чеховская при всей её внешней современности и французском колорите. Тонкие психологические ходы, недомолвки, паузы… Поневоле вспомнишь и «Вишнёвый сад», и «Чайку». Особенно «Чайку». Здесь даже есть свой Треплев – недовольный собой писатель, невротик с несчастной и неизлечимой любовью. Думал ли обо всё этом режиссёр Данил Чащин? Не знаю. Может, и думал. А может, нет – просто ставил пьесу об одной французской семье, где отец был царь и бог, а теперь он умер, и оставшимся надо жить, а они – не умеют. Как бы там ни было, пьеса поставлена интересно – глубоко, тонко, живо. В ней всего шесть персонажей, и каждый – целый мир, с угадываемым прошлым, неясным настоящим, пугающим, и всё же манящим, будущим.
Изящный и легкомысленный брат покойного – совсем-совсем француз! – дядюшка Пьер (народный артист Борис Плотников). Его жена Жюльена (Марианна Шульц) – простая душа, из тех неосознанно добрых людей, на ком мир стоит. Дети покойного: Натан (Евгений Миллер), Алекс (Иван Шибанов), Эдит (Марина Салакова) – каждый со своей тщательно оберегаемой душевной тайной, со своим почти детективным жизненным сюжетом. Наконец, очаровательная Элиза (Ольга Красько) – воплощение вечной женственности, в которую влюблены оба брата. Да, реальных персонажей действительно шесть, но есть и седьмой – практически шекспировский призрак, возникающий время от времени на телеэкране (читай – в головах присутствующих). Это умерший отец (народный артист Андрей Смоляков), о котором мы многое узнаём, хотя он и не произносит ни слова. А хоть бы и произнёс – оттуда не слышно!..
Очень неожиданно решено пространство сцены. Художник-сценограф Николай Симонов учёл пожелание драматурга: «Никакого реализма в декорациях». Стекло и песок – вот все, что мы видим. Стеклянные перегородки и песок под ногами персонажей. Заколдованное место, из которого трудно вырваться. Стекло и песок здесь многофункциональны. Стеклянные перегородки между комнатами – это одновременно и аллеи сада, и тщетные попытки людей скрыть друг от друга то, что у них на душе, и – препятствие для истинной близости. Песок – и земля на могиле отца, и кофе, выплёскиваемый из турки, и дождь, льющий с небес. Это, наконец, песок, бегущий в часах жизни – он не останавливается, утекает миг за мигом в жизни героев, да и в нашей собственной. Быстротечный песок поневоле сближает сцену и зал.
Художник Николай Симонов признался, что идея оформления возникла у него при виде цветочной теплицы посреди заснеженного поля. Снаружи идет время, меняются времена года, в теплице же всё неизменно, а растения – пленники, которые не могут покинуть свою удобную, днем и ночью освещенную ровным электрическим светом тюрьму. Декорация – ещё один полноправный герой этого глубокого и завораживающего спектакля, персонаж, подсказывающий нам: да, человек неизменен, но всё же на дворе третье тысячелетье, так-то, милые… . Ну, а французский шансон время от времени напоминает о реальном месте действия: мы, может, и в вечности, но всё же – и во Франции тоже. Так что – не забывайте радоваться.
Наталья Ванханен, фото Ксения Бубенец