В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения выдающегося нашего современника, академика Бориса Раушенбаха. Ученый нередко с улыбкой повторял, что «жить интересно, когда интересно жить». Публикации Бориса Викторовича на темы математики, физики, космической техники, с одной стороны, философии религии и проблем древней живописи, с другой, принесли ему заслуженную славу человека «двух культур» В интервью о единстве Троицы Раушенбах блестяще опровергает этот «абсурд».
– Борис Викторович, почему вас заинтересовали иконы? В советское время считалось, что иконы – это для старушек...
– Дело в том, что в Православной Церкви икона – это существенная часть богослужения. У католиков иначе, у них икона служит только иллюстрацией к Священному Писанию. Поэтому католические иконописцы пишут Богоматерь с любой красивой женщины. Все их Мадонны – красавицы. А православные иконы похожи друга на друга, потому что восходят к первообразу – к Самой Божией Матери. Поначалу иконопись заинтересовала меня с математической точки зрения, а потом постепенно пришла и богословская линия. Начал я с того, что на иконах пространство изображается «неправильно». Мне показалось это странным, я стал изучать древнюю живопись. И я понял, что его всегда изображали правильно! Искусствоведы учили, что изобразительное искусство развивалось постепенно – раньше, мол, «не умели», рисовали наивно, неправильно, а в эпоху Возрождения все поняли, и молодцы. Ничего глупее нельзя придумать! Иконописцев, в отличие от художников Возрождения, не интересовало естественное восприятие. Их мало интересовало и пространство, их интересовал святой. Изображение было нужно для молитвы, с его помощью обращались к Первообразу. Поэтому святой помещался на передний план – на обрезе рамы, как бы мы сейчас сказали. Перед ним уже никакого пространства, только сам молящийся. В Ренессансе пространство уже появилось: художники стали втаскивать наивный реализм туда, где ему совсем не было места. На самом деле на иконах не полагалось писать ничего, кроме золотого фона, передающего святость. Кроме того, на иконах святой изображается не по состоянию на земле, а в состоянии обоженной плоти. После Второго пришествия у нас у всех будет обоженная плоть, а святой – он уже обоженная плоть. И реализм тут действительно ни к чему. Отсюда все так называемые странности русской иконописи.
– Вы много писали об иконах «Успение» и о «Троице» Рублева...
– Я действительно неравнодушен к иконе «Успение». Пожалуй, это моя любимая икона, и если бы мне предложили выбрать из всех икон одну, я бы выбрал «Успение». Конечно, в древнерусском стиле, а не в стиле какого-нибудь Дюрера. Его «Успение» – это кошмар с церковной точки зрения. Да, Дюрер был первоклассный художник, но ему не дано было писать так, как русские иконописцы школы Рублева и Феофана Грека... «Успение» – это икона, изображающая как наш мир, так и потусторонний. Вот, например, «Рождество» – это только наш мир, а «Сошествие во ад» – только потусторонний. А чтоб и то, и другое на одной иконе – это «Успение». И посмотрите, как великолепно иконописцы решили эту проблему! Они, великие мастера, проявили, я бы сказал, невероятную ученость и, не зная современной математики, интуитивно все сделали совершенно правильно.
Что касается Рублева, то это гениальнейший иконописец, а его «Троица» – вершина иконописи. Я специально смотрел все до рублевские иконы на этот сюжет и установил, что не было постепенного нарастания – это был скачок, нечто взрывоподобное. После Рублева все стали повторять его «Троицу». Поскольку это был предел совершенства, все последующие повторения стали хуже. На своей иконе Рублев гениально воплотил догмат Церкви о единосущной и нераздельной Троице. Три ангела изображены совершенно однотипно, что передает их единосущность, а жертвенная чаша на престоле символизирует нераздельность. На иконе мы видим также гору, дерево и строение, которые передают, соответственно, Святость, Живоначальность и Божие Домостроительство.
– А чем догмат о Троице мог заинтересовать математика?
– Это вы о статье «Логика троичности»? Меня интересовал чисто теоретический вопрос: может ли формальная логика допустить существование Троицы. Вроде бы это абсурд: один объект – и вдруг три объекта. Но, к своей радости, я обнаружил, что подобное в математике есть. Вектор! Он имеет три компонента, но он один. И если кого-то удивляет троичный догмат, то только потому, что он не знает математики. Три и один – это одно и то же! До сих пор не могу понять, как отец Павел Флоренский, наш замечательный богослов, который к тому же окончил математический факультет, этого не заметил. Он пишет, что идея Троицы непостижима. Нет, Бог непостижим, а идея Троицы постижима, триединость – это свойство природы, она буквально пронизывает природу. Снова повторю, что я не вдавался в богословие, но мне удалось лишний раз показать, что Отцы Церкви были правы, когда осуждали ереси. А еще был случай, когда один наш известный математик сказал что-то неуважительное о богословии: дескать, какая глупость, что три – это одно. «А как же вектор?» – спросил я. Он был просто поражен: «Господи, я об этом не подумал!»
(Интервью опубликовано в сокращенном варианте)