С Ларисой Васильевой я познакомилась в 1990 году в издательстве «Столица» при МО СП СССР, где меня назначили редактором ее сборника. Но это не сбылось: издательство рухнуло из-за жажды наживы его руководства. Начав работать в газете «Москвичка» при Правительстве Москвы, я стала делать с ней интервью по различным информационным поводам. Однажды Лариса Николаевна даже назвала меня своим биографом. Узнав о ее кончине, случившейся 27 февраля 2018 года, я решила опубликовать интервью, написанное 18 лет назад.

 

ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ЮНОСТЬ

У каждого человека есть первый день детства, с которого он помнит себя и мир вокруг. Моя семья тогда жила в эвакуации на Урале, в заводском поселке Нижнего Тагила. Зима. Узкая улица ведет к воротам завода. По обе стороны улицы – люди. Я в валенках выглядываю из-за маминого бедра. Из ворот выезжает темное и ревущее – танк. Второй, третий. Лязг гусениц. Люди кричат, плачут, смеются. Чудища приближаются. Я прячусь за маму. Когда грохот стихает, выглядываю. Вижу широкие, сплошные гусеничные следы га белом снегу. Танки идут на фронт.Уже тогда я пыталась говорить в рифму. Маме это нравилось, она сама писала стихи, ее подруга, графиня по происхождению, ужасалась: «Раннее развитие – плохо. Катя ты должна показать девочку врачу». В заводском поселке был замечательный детский врач Елена Николаевна. Она послушала стихи, подарила мне сказки Пушкина, графине сказала: «Сделайте себе очистительную клизму».

В 1947-м пришел вызов. На работу в министерство мог ехать кто-то один, либо отец, либо его друг и соратник. Ни тот, ни другой не хотели уезжать с завода. Бросили монетку. Решка выпала отцу: она означала Москву. 6 сентября вечером мы с отцом поселились в гостинице «Гранд отель». А 7 сентября был праздник 800-летия Москвы. После заводского поселка праздничная Москва ошеломила и навсегда, как нечто волшебное, осталась в душе. Я долго не могла привыкнуть к будничному городу без иллюминаций. В московской школе почувствовала разницу: тепло и дружба остались в Нижнем Тагиле, а здесь царила отчужденность. Привыкла. С Людой Зобиной дружу по сей день. Я не стеснялась читать свои стихи и прозу: из Нижнего Тагила привезла с собой повесть о мальчике, которому фашисты вырезали на руке звезду: это был факт, почерпнутый из газет. Однажды я решила послать стихи в «Пионерскую правду». Их опубликовали, но сильно отредактировали. Я не узнала стихи и невзлюбила эту публикацию. Тем не менее  через несколько дней на мое имя пришел мешок писем. Вскоре «Пионерская правда» напечатала еще два моих стихотворения, и школа перестала учиться. Все читали адресованные мне письма. Многие старшеклассницы начали переписываться с солдатами. Я оказалась в лучах славы, но быстро поняла, что слава = это плохо. Мне с трудом давалась математика. К сожалению, в классе была сильная учительница по математике и слабая по литературе. Математичка возмущалась: «Стыдись, тебя знает вся страна, а ты не можешь решить задачу!» Я стыдилась, переживала, чувствуя, что она сильно преувеличивает, говоря про всю страну.

После школы поступила в МГУ на филологический факультет. Та еще застала великих учителей: Гудзий, Бонди, Радциг, Александр Соколов. Занималась изучением «Слова о полке Игореве», древнерусской и русской классической литературой. Писатели революционные демократы не вдохновляли: романтик Жуковский был гораздо ближе моему восприятию. Довольно долго предпочитала (можно ли вообще предпочитать одного из них?) Пушкину Лермонтова. Сергей Михайлович Бонди говорил: «Это у вас по молодости». А я знала почему: «Сочинения"  М.Ю. Лермонтова были единственной книгой, захваченной мамой в эвакуацию, по ней и научилась читать.

ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ

Университет давал своим филологам свободное распределение. Я начала в журнале «Советская женщина», в отделе писем. Быстро «выросла» до заведующей отделом литературы. Было довольно тяжело там работать: сконцентрированность женщин в коллективе столь же ненормальна, сколь и сконцентрированность мужчин.  И еще я ощутила женскую второсортность на общественном уровне. И весь стиль журнала приторно-фальшивый был мне чужд. Дома ныла, что хочу уйти со службы и писать стихи. Муж говорил: «Поступай, как знаешь, здесь трудно советовать». Мама возражала: «Ты станешь у плиты!» Отец сказал: «Чувствуешь силу? Дерзай!»После рождения сына я положила заявление об уходе на стол главного редактора: «Куда ты пойдешь? Ведь так трудно устроиться на работу». «Буду писать стихи», - ответила я. И ушла. Начала писать песни с разными композиторами, но поняла – не мое. Муж удивился: «Ты лишена тщеславия, не хочешь увидеть  свои стихи опубликованными. Пишешь их в стол». Он был прав, я уже в школе пережила свою славу. Но его слова задели, и я решилась. С 1964 года в журналах и газетах стали появляться мои стихи. Их заметили. Я начала выступать на поэтических вечерах и, как говорили некоторые, сменила профессию, но всегда помнила слова Виктора Бокова; «Поэзия – это  не профессия, а состояние».

В 1966 году выше в свет мой первый сборник стихов «Льняная луна». Лирика. Но к ней придирались, находя христианские мотивы.  Второй сборник «Огневица» мало чем отличался от первого. Замечательный художник Эдуард Широв оформлял мои книги гравюрами на самшите. Было много церквей, даже иконы. Почему-то пропустила цензура. Вообще в процессе работы над рукописью цензура всегда снимала у меня 10-20 стихотворений. Вначале я взъерепенилась: «Хочу поговорить с цензором». – «Нельзя». – «Кто они, цензоры?» Подруга Лиля, редакционный работник, сказала: «Вот, они. За этой дверью. Загляни». Комната вся была в цветах. Две молодые женщины сидели за столами друг против друга и… вязали. Я поняла – с этим бороться не могу. Я женщина, не могу драться, как мужчина. Избрала свой путь: выбросят стихи: без спора заменяю их другими. Такими же. «Вязальщицы» ни разу не возразили на замену. А выброшенные строки я вставляла  в следующую книгу в другом издательстве, где были свои «вязальщицы». Некоторые осуждал меня за это: «Примиренчество. Конформизм». Не соглашалась – это был мой способ борьбы с общественной дурью, продиктованной мужским миром. Я всегда не забывала ощущать себя женщиной, отчего и боролась по-женски.

АЛЬБИОН

В начале 70-х  годов моего мужа, журналиста-международника, Олега Васильева направили от газеты «Известия» в Англию. Я стала внештатным корреспондентом «Литературной газеты» в Лондоне. Оказалась между двумя мирами. В СССР тогда еще висел железный занавес. Мы жили довольно свободно, в городе,  не внутри советской колонии. Результатом этой жизни стала книга «Альбион  тайна времени». Она вышла у нас, а также в Англии, Америке, Австралии. Мой первый бестселлер: это была по тому времени первая журналистская книга, где не шла речь о монополиях и политике. А вся – о людях, встречах и событиях. Женский взгляд.

Англия меня многому научила. В том числе – жить без иллюзий. Живя там, а не наезжая, я поняла, что в странах, о которых, как о рае, мечтает каждый совковый интеллигент, много серьезных, суровых проблем, но они другие: параметры меньше, но суровость, но жестокость бывает не слабее нашей. Там у меня друзья, и они многое прояснили.Там же я поняла: ностальгия по-российски – не выдумка великих русских писателей, а нечто реальное. Мне казалось, что, живя за границей, я участвую в какой-то чужой пьесе, а вэто время в Москве идет моя драма или комедия при отсутствии главного персонажа. Я абсолютно не переносила, когда иностранцы ругали мою страну. Это квазипатриотизм? Пушкин говори, что он порою ненавидит свое отечество, но ему неприятно. Когда иностранец  разделяет с ним его чувство.

СМЕРТЬ ОТЦА

В 1976 году 12 сентября, в День танкиста, умер мой отец Николай Алексеевич Кучеренко, конструктор, один из создателей танка Т-34. Его смерть, и впоследствии смерть мамы, я переживаю до сих пор. Наверное, смириться с уходом из жизни любимых и близких людей вообще невозможно. Они продолжают жить в тебе – словами, жестами, поступками. Тогда, 12 сентября, я пообещала отцу написать книгу о его времени. Написала роман-воспоминание «Книга об отце». Начали печатать ее в «Огоньке». Все люди, знавшие отца, звонили и делились впечатлениями. Потом она вышла отдельным изданием. Посыпались письма. Было среди них много воспоминаний, документов, фотографий. И от отца, сохраненные мамой, остались материалы прошлых лет. В 1983 году ко мне на дачу приехал в гости Семен Степанович Гейченко, тогдашний директор Пушкинского заповедника в Михайловском, огляделся и сказал: «Сам Бог дает тебе в руки музей. Столько всего. Если не ты, то кто же? Через 20 лет все уйдет в культурный слой – не собрать». В 1985 году вместе с друзьями помощниками я открыла музей на даче, где отец жил последние годы. На открытие съехалось около 500 человек. Музей «Памяти танкостроителей» - это история танка Т-34, история жизни конструкторов, работавших над его созданием. Сегодня он интересен самым разным людям: двери не закрываются.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Вернулась из Англии. Выбрали главным редактором  альманаха «День поэзии». На два года, вопреки правилу – на год. Говорили: «Трудно будет, но ведь ты сама считаешь, что женщина может почти все». И решила опубликовать в разделе «Минувшие» стихи Николая Гумилева. Это отдельный рассказ, как я ходила по начальственным кабинетам, не робея перед их хозяевами, не потому что храбрая, просто с детства притупленное чувство подобострастия. Я много раз близко видела знаменитых военачальников, важных жен и детей Кремля. В домашней обстановке. Иногда не в лучшем виде. Но мое свободочувствие не помогло. Гумилева напечатать не удалось, мне дали по носу. И все-таки я я выпустила два альманаха «Дня поэзии» 1979-го и 1980 годов, которые получились по тому времени необычными.

Перестройка? Внесла ли она новое в мою писательскую судьбу? Разумеется. В целом ряде западных книг о перестройке я попала в перечень тех людей, которые высказывали новые, неожиданные идеи. Поначалу 1985 год принес неприятности. Из готовящегося в свет сборника стихотворений «Светильник» цензура выбросила больше половины. Я отправилась в ЦК КПСС к заведующему культурой и сказала: «Если я пишу вредные стихи, то посадите меня в тюрьму». Он обнадежил : «Мы еще успеем». Не успели, но книгу обкромсали. А в 1990 году все «вредные» стихи (поэмы) вошли в книгу «Странное свойство». Это был мой последний поэтический сборник – лета склонили к суровой прозе.  В пухлых папках лежали материалы к будущим книгам: «Жены русской короны», «Кремлевские жены», «Дети Кремля». И тут перестройка дала мне немало возможностей. Во-первых, говорить на главную тему моей жизни – о гармонии. Бог создал двоих: Мужчину и Женщину. Третьего не дано. Мужчина главенствует в мире много тысячелетий на общественном уровне, упразднив женское начало. Это плохо отражается на семье человеческой. И если есть идея, способная помочь падающей в бездну цивилизации, то она  - в гармонии мужского и женского начал. Несчастье земной цивилизации в том, что мужской властвующий мир не желает понять:  деления на правых и левых,  зеленых, серых и коричневых, на татар, русских, англичан и т. д. – вторичны. Изначально мир разделен на мужчин и женщин… Многовековое нарушение равновеликости, а не равноправия полов привело мир к экологическим катастрофам XX столетия.  В середине 80-х я начала писать статьи на эту свою затаенную тему. Первой была «Живая женская душа» в «Правде».

В ответ получила тысячи самых разных писем. Потом пошли другие статьи: «Первые ласточки на циркулярах», «Евангелие от Василисы». Мой голос услышала Раиса  Максимовна Горбачева. Как женщина гармоничная, попавшая в мир дисгармонии, она хотела понять, что может сделать, находясь вблизи власти. Обе тогда поняли: пока у женщин не будет равновеликих структур, настоящий прогресс невозможен. Я считаю, что женщина должна иметь законное право запрещать войну, ибо не пушечное мясо рождает она в муках, должна на равных соучаствовать с мужчинами в экономических программах, ведь она хозяйка и некоторые экономические проблемы понимает лучше академиков-экономистов, тем более, лучше так называемых политиков.

Все мы живем, выученные в школах по мужским циркулярам, которые преподают нам думающие иначе учителя-женщины. А этнические процессы! Разве есть проблемы у женщин разных наций, пока мужчины не берутся за оружие? А экология? Кто кА не женщины хранят экологию семьи и быта. На уровне общество все эти проблемы безоговорочно и в основном худо решают мужчины. Эти и многие такого рода идеи заложила я в свои документально-публицистические исследования «Жены русской короны» и «Кремлевские жены». Подбирала материалы. В разгаре перестройки муж как-то сказал мне : «Ты возишься с царицами, а сегодня твои героини умирают. Иди, говори с живыми. И не забудь, цензура может вернуться. Так «Кремлевские жены» появились на свет раньше, чем двухтомник «Жены русской короны».

КРЕМЛЕВСКИЕ ЖЕНЫ

Книга стала бестселлером не то, чтобы неожиданно, не преднамеренно. Хотя как посмотреть. Я захотела увидеть судьбу  ХХ  века сквозь призму женской судьбы. На примерах женских судеб, находившихся в экстремальной ситуации: около власти. Это был горизонт за кремлевскими стенами. Он находился за семью печатями, таинственный, окруженный запретами, шепотом сплетен. Я не жила там, но была с детских лет. Судьбы женщин Кремля – самых главных, влиятельных, сильных, ярких – от Надежды Крупской до Раисы Горбачевой – интересны всем. У меня не было несколько дорог: исторические хроники (в них о женщинах крайне мало), документы, воспоминания, слухи, легенды. Последнее следовало подтвердить или отвергнуть. «Кремлевские жены» потянули за собой продолжение – «Дети Кремля». Обе книги, переведенный на чужие языки, обошли мир. Год назад вышли дополнительные издания обеих книг. Я получаю много писем не только с отзывами, но и с дополнениями. Люди с годами становятся в этой теме более раскованными. И мое суждение в «Кремлевских женах» о том, что все они пострадали в той или иной степени вместе с народом, - подтверждается. Меня нередко спрашивают, кого из них люблю больше всех. Ответа не нахожу – каждая по-своему интересна. Однако самой сильной считаю Крупскую. Она, как и Мария Складовская-Кюри своим трудолюбием повлияла на судьбу своего столетия. Одна подготовила революцию, другая радий.

ЖЕНЫ РУССКОЙ КОРОНЫ

Этот двухтомник вышел в свет в 1999 году, и вся серия о женах Кремля встала на место. Судьба женщин в истории России встала на место: от княгини Ольги до последней императрицы Александры Федоровны. Отличие этого исследования в том, что оно написано с точки зрения женщины. Такой взгляд не принят ни наукой, ни практикой, хотя тысячелетиями существует, ютясь на задворках жизни. Я не буду распространяться, рекламируя свое произведение, но считаю: каждая женщина, чтобы попытаться понять мужской мир, и каждый мужчина, чтобы попытаться понять мир женщин, должны прочитать эти книги. Не  скромно? Да. Право на это мне продиктовала сама тема. И прожитая жизнь. И прочувствованные горы книг. Вот, к примеру, княжна Ольга. Никакие историки не говорят о том, что именно она первая определила границы Руси. Это чисто женская черта: хозяйка захотела знать, каково ее хозяйство. Судьба Евдокии, жены Ивана III, Соломонии и Елены, жен Василия III? Анастасии и прочих жен Ивана Грозного, если смотреть на них женским взглядом, неожиданно открываются государственные тайны, над которыми корпят мужчины-историки, рассматривая властителей как фантомов власти, а не живых людей.

Драма династии Романовых, изначально заложенная в судьбах детей, видна на протяжении всех трех веков сквозь истории жизни цариц и императриц. А Екатерина II? Политический трансвестит XYIIIстолетия  Гений власти  или женщина с  несчастной судьбой? Советским людям были неизвестны жены императоров XIXвека, а между тем каждая из них достойна особого внимания. Особенно Элиза Баденская, Елизавета Алексеевна, супруга императора Александра I. Ее замолченная историками судьба в России стала предметом моего пристального внимания задолго до  того, как я начала писать своих «жен».

МОИ ТРИ КИТА – ТВОРЧЕСТВО, ЛЮБОВЬ И ДЕТИ

Лариса Николаевна, в чем смысл брака, на ваш взгляд?

-  В нравственности сосуществования, в терпимости, в отсутствии руководящего начала по отношению друг к другу. Существует два мира, мужской и женский, они должны учиться сосуществовать, внушить себе, что твой близкий человек совершенно другое существо, нуждающееся в понимании.

- Вы знаете идеальную семью?

- Да. В Подмосковной деревне Шолохово живут муж и жена, Надежда и Павел Бузиновы. Они родились здесь, выросли и поженились. Он уходил на фронт, но в сущности, они никогда не расставались. Работали в Москве в разных учреждениях, Ждали друг друга, чтобы не ехать на электричке порознь. Растили детей, выращивали огород, вместе не выживали, а жили, хотя и в трудностях. Они и сегодня моложавы, задиристы друг к другу. Как молодые.

- А все браки совершаются на небесах?

- Не знаю. Не люблю слово «брак», имеющее в русском языке и другое значение. Для меня брак -  соединение двоих. Без детей. А когда есть дети, то это семья. Я по-разному отношусь к семье и браку. Тут большие тонкости, которым нужно посвящать тома, а их нет. И желательно с женской точки зрения также. К примеру, я полагаю, что с рождением ребенка у женщины проходит чувственное влечение к мужчине. Все отдается малышу и только со временем восстанавливается.

- Как вы относитесь к безответной любви?

- Безответная любовь создает шедевры. Она создала Петрарку, Данте, Пушкина. Женщинам она дает душевные богатства – страдания, надежды.

- Что для вас является главным в жизни?

- Творчество, любовь, дети…  Эти слова можно менять местами в разных возрастах и в разные периоды жизни.

Светлана Телятникова-Никабадзе

Яндекс.Метрика